Иоланта/щелкунчик в постановке Дмитрия Чернякова. Фото – Agathe Poupeney / Opera national de Paris
На сцене парижской Опера Гарнье состоялась мировая премьера необычной постановки Дмитрия Чернякова, объединившего оперы «Иоланта» и балет «щелкунчик» в цельный спектакль, общих героев и единой концепции
«Иоланту» и «щелкунчик» Чайковского давали в один вечер еще на премьере в 1892 году. Судьба развела их почти сразу.
«Щелкунчик» превратился в праздничную сказку для детей (только в конце XX века появились его детские и не совсем балетные версии); оперу «Иоланта» легко спаривалась с другими неполнометражными опер и даже балетами.
Но парижская премьера вызвала неповторимые эмоции вовсе не потому, что они встретились после 123 лет после его рождения. Было известно, что режиссер и сценограф Андрей Черняков сочинил один четырехчасовой спектакль, разделить его антрактами так, чтобы на втором шаге opera без швов перетекала в балет.
А для постановки хореографии пригласили трех известных современных авторов — самодостаточных и очень несхожих: london португальца Артура Питу, канадца Эдуара лока и полубельгийца-полумарокканца Сиди Ларби Шеркауи. Такого в мире не делал еще никто, и на аншлаговую премьеру слетелись критики со всего мира.
Назначенный на 9 марта 2016 спектакль, однако, не состоялся по причине всеобщей национальной забастовки. Французские сотрудники, в том числе техперсонал оперы, протестовали против принятия поправок в трудовой кодекс, упрощение процедуры увольнения и ориентированных на потолок выплат в случае отказа.
Поэтому 9 марта, показали концертную версию «Иоланты», возместив 50% стоимости билета тем, кто был доволен таким решением и обратно деньги жаждавшим увидеть полный спектакль.
Спектакль получился впечатляющим — не из-за циклопических размеров, а по замыслу и его режиссерской реализации. И очень русским: о благожелательной слепоту и необходимым ужас прозрения, через которые проходят обе героини.
В конце концов, девушка Мари, хранится в теплом уют семейного гнезда, так же слепа, как и дочь короля Рене, оберегаемая отцом от внешнего мира, не столько от большой любви, а скорее потому, что так легче жить.
Вся опера «Иоланта» разворачивается в маленькой комнате, построенной на авансцене,— с эркером-окном, покойными креслами и наряженной елкой; необходимые в ходе сюжета красные и белые розы срезают в напольных вазах, персонажи входят на сцену в бекешах и шубах, одетые по моде времен Чайковского; в начале спектакля слепую героиню гладит по лицу балетная девушка, она находится в центре внимания в финале оперы, когда герои славят Бога за чудесное исцеление слепого.
См. также:В «Новой опере» поют ямщицкую тексты
Но публика не позволяет зайтись в овации, сама Иоланта: отличное Соня Йончева, бескорыстно лишает заслуженных аплодисментов и мальчика Водемона (великолепный Арнольд Рутковски), и заводного жизнелюбивого Роберта (превосходно Андрей Жилиховский), и красавца короля Рене с его бархатным басом (импозантный Александр Цимбалюк).
Певица жестом успокаивает зрителей, сцена распахивается на всю ширину, номер едут к заднику, они расположены частью огромного салона,— и только тогда мы понимаем, что вся опера была играть с домочадцами Мари по случаю дня ее рождения.
Художник по костюмам-Елена Зайцева занималась одеть и загримировать балетных людей так, чтобы двойники идентифицировать сразу. Opera иноземец-врач — на самом деле, ее крестный Дроссельмейер, кормилицы Иоланты сыграла мама днем рожденья, а Роберт и Водемон — приглашенные на день рождения друзья, а бойкого Роберта мама Мари подсовывает ей в качестве жениха, а робкого нескладного Водемона привечает у меня сегодня день рождения.
Гениальный операция взаимопроникновение жанров — это только самые очевидные и остроумная из режиссерских находок Чернякова. Четырехчасовой спектакль смотрится на одном дыхании, потому что это полный сюрпризов и открытий разного масштаба — от небольших, но крайне существенных нюансов в психологически сложной «Иоланте» в космогонических катаклизмов «щелкунчика».
Их объединяет тема обмана, искусственности процветания и иллюзорности любви. Так, Бригитта и Лаура, которых слепая Иоланта берет за интимных девушек, на самом деле — наемные воспитатели, их чувствительность хорошо оплачена.
Водемон, который узнал о слепоте своего «ангела», не может скрыть отчаяния и отвращения, которых не видит Иоланта, лепечущая восторженный бред. Мари (Марион Барбо), играет с друзьями и семьей в прятки (глаза закрыты, руки,— лейтмотив героини балета), увидит вокруг кривляющихся уродов, едва отвлекает руки от лица.
В отличие от Иоланты, которого история закончится счастливо, откровение Мари трагедией — в прежний мир вернется только телесная оболочка.
Балета героини режиссер приготовил испытания, которые пережила страна Чайковского за прошлый век; стихи Мандельштама, опубликованный в брошюре, призваны, чтобы объяснить непонятливым иностранцам.
Родственники-монстры — это только начало, далее последовал внезапный и полный упадок старой России: уютные стены родного дома придет на секунду, каменные руины, окутанные тучами пыли, засыпают всю сцену; среди развалин Мари будет пытаться вернуть к жизни смертельно раненого Водемона (Стефан Бюльон).
См. также:Николай Дядюра тронул струну
Блажен вальс снежинок оборачивается дьявольским изображением черной метели, среди вихрей которой под ангельский дети поют гибнут люди в ватниках, упрятанные на окраине советской империи.
В дивертисменте различные виды танцев, гигантские куклы советского детства — мишки, космонавты, пирамиды, солдаты — образуют материальный мир отупляющего застоя.
Свадебный вальс цветов танцуют по очереди девочки, мальчики, мужчины, женщины, старики-старушки — перед глазами Мари, приплясывая и раскачиваясь, проходит вся жизнь человека.
В финале прямо на прозревшую девочку с неба падает горящий метеорит (фильм Андрея Зеленина) — вся сцена в огне геенны огненной. Признать, что этот виртуальный конец света, в отличие от действительно ужасно», лагерь» сцены, производит впечатление ребенка туризма.
Да и финал балета, в котором изнуренная испытаниями Мари бессильно опускается на пол родительской гостиной, не выглядит концептуальным: какой выйдет Россия из всех катастроф, режиссер, похоже, и сам не знает.
Нхл — невольно или намеренно — финал не умаляет великолепия спектакля. И если бы универсал Меланомы все остальное обладал способностью и сочинять танцы, значимых проблем, постановке не было бы вовсе.
К сожалению, в балете режиссер зависим от коллег, каждый из которых должен вписываться в общий тон. Подходит не все.
Хореограф Пита, набивший руку на постановках драматических спектаклей, задачу выполнил. День рождения Мари поставил как серию розыгрышей, домашних, игр, комиксов переплясов и комиксов выбирает (не говорить, что пуантам в этом балете не место). Среди просчитанного хаоса домашних веселья был бы уместен, по крайней мере, один хореографически организованный танец (не просто пометить жанр), но и без него на эту идиллию смотреть не скучно.
Сиди Ларби Шеркауи, который совершают самые сложные фрагменты спектакля (дуэты героев, и оба исполинских вальс), и вовсе герой «щелкунчика». К нему следует «лагерный» макабр с полупантомимой полутрупов; придумал adagio, в котором Мари блаженно кружится и нежится в руках привидевшегося ей Водемона, ни разу не обернувшись к нему лицом, а также две ее отчаянные сорта («мужские» и «женские» па-де-де), которые выражают и страх потерять любимого, и боль одиночества.
См. также:В Оренбурге стартовал фестиваль «Оренбургские сезоны Дениса Мацуева»
Сиди Ларби сделал блестящий последний вальс, выстраивая их в двух движениях: минимализм этой сцены попадает в эмоции сильнее любой танцевальной вычурности.
Но вот третий соавтор — почтенный Эдуар Лок, славный своим авторским почерком, в котором абстрактные-классические движения, сделанные с невероятной скоростью, кажется, какой-то футуристической кодированием,— оказалась чужой в этом человечном спектакле. Попытки лока конкретизировать жестикуляцию персонажей привели к падению: все рвется когтями груди — себе и партнерам, что требует духовной открытости, то ли из садизма.
Женщины — Мари, ее мать, бесчисленные двойники Мари — бесконечно задирают подолы и пропиливают руками стрелу в промежности, как будто сорвавшиеся с катушек нимфоманка.
Набор движений хореограф, оказался ограничен, как Эллочки-людоедки, а комбинации заедали в самом начале — как речи безнадежного заики. Так провалились очень важные эпизоды: и человеческие трансформации на вечеринке, и сцена в инфернальном лесу, а особенно — беспомощным кукольный дивертисмент, увенчавшийся четким буканьем зрителей.
Впрочем, поражение лока, похоже, не судьба: к услугам идеи Дмитрий Черняков открыл форму спектакля-трансформатора, в котором вы можете заменять неудачные эпизоды, бесконечно его улучшения и обновления. Если место канадца займет автор, в состоянии вплести свой голос в многосложный спектакль «Иоланта/щелкунчик» будет выглядеть по-разному. И на новую премьеру опять слетится вся Европа.
Только для того, чтобы забастовка не помешала.
Татьяна Кузнецова, «Коммерсантъ»
Об авторе