Роман Минц: «Возвращение» – это ностальгия по детству»

Автор:Аида Воробьёвa

Роман Минц: «Возвращение» – это ностальгия по детству»

Роман Минц. Фото-Дмитрий Ярославцев

6 января, на Рождество, в Москве открывается ставший уже знаковым для музыкального мира столицы фестиваль «Возвращение».

И остальные праздничные дни порадует любителей музыки редкой помощью уникального программного обеспечения, ради которого стоит оторваться от столов, дружеских бесед, законного ничегонеделания и непрерывного новогоднего праздника. Четыре концерта, 6, 8, 10 и 12 января, соберутся в Малом зале Московской консерватории тех, кому интересны музыкальные открытия. О «Возвращении» знают многие, знают, что его «отцы-основатели» – гнесинцы Роман Минц (скрипач) и Дмитрий Булгаков (гобоист). С помощью любезного разрешения Романа, я подробно расспросила его обо всех деталях. Кажется, разговор оказался полезным.

– Роман, я уже давно заметила, даже, скорее, не «заметила», а я понимаю, чувствую, что гнесинцы – это какая-то каста людей…

– Ниша.

– …который обладает невероятной аурой. Что с вами делают в Гнесинке, что с вас рождаются такие люди?

– Я не знаю. Это было очень давно, когда с нами что-то там «делали», а мы, доходили. В принципе, окружающая среда имеет решающее значение, так же, как и непосредственно на занятия, потому что среда-это один из элементов, моментов формирования личности. Но, конечно, ее не создавал, я был ее частью. Могу сказать, что в фестивале, который мы делаем, как для нас главное – создание атмосферы, в которой нам удобно и приятно существовать.

Наши участники – из любого места, из ЦМШ, Гнесинки, из других мест. Не могу сказать, что у него это на лице написано, что он Гнесинку закончил. Я, например, был в 57-ой школе, не в музыкальной, а общеобразовательной, так и ее выпускников действительно можно узнать: через слово «на самом деле». Такая история. Честно говоря, «гнесинский акцент» никогда не анализировал.

– Итак, «Возвращение-2016». В прошлом году мы собрали на нашей Планете.<url> 414 тыс. грн. рублей, при этом целью проекта было собрать 400 тысяч. В этом году нужно было собрать уже 750 тысяч. Почему так резко возросла сумма, требуемая?

– В прошлом году, когда мы собирали 400 тысяч, в то время рубль упал в два раза. Мы собрались, и все очень радовались…Все вокруг, кроме нас, потому что мы в диком дефиците. Так случилось, что музыканты, которые к нам летели, мы купили билеты на самолет заранее, а когда они к нам прилетели, мы должны были им отдавать деньги за билеты на евро.

Плюс к этому, у нас в прошлом году был еще один источник финансирования – компания «Содружество». В этом году там сменилось руководство, и мы знали, что мы не можем на них рассчитывать. Так что нам пришлось все собрать сами. На самом деле, нужно было много, даже больше денег, чем 750 тысяч, а у нас была долгая дискуссия, которая в основном сводится к тому, что я говорил – «давай собирать миллион», а Дима мне ответил – «это невозможно, мы не соберем, так что дальше собирать, по крайней мере, семьсот». Тогда я и предложил – ну, по крайней мере, 750.

– Кто помогает вам в этом году, помимо Московской филармонии?

Роман Минц. Фото – Полина Градусова

– Есть несколько человек, благодаря компании краудфандингу на Planeta.ru. Это работает и как реклама, и как по сбору средств, потому что читатели сами появляются, когда они видят, что идет такая плата. Для нас это оптимально: не умеем ходить и просить деньги, это всегда была наша худшая сторона. В этом году, когда мы объявили crowdfunding, появился фонд «Открытое море», который нам пожертвовал значительную сумму. И появились они, видя на facebook наш пост о сборе средств на Planeta.ru написали мне, сказали, что хотят помочь и действительно помог.

– А Московская филармония?

– Филармония арендует для нас Малый зал Московской консерватории. Известно, что аренда стоит немало денег, мы не в состоянии без филармонии существовать. И мы очень благодарны им за то, что они дают нам возможность в течение многих лет подряд делать наш фестиваль.

– Ты помнишь свой первый фестиваль в 1998 году?

– Я помню. Вплоть до того, кто и что играл. Во-первых, он тогда проходил в четырех разных залах. У Тани Давыдовой, кстати, имеет все листы фестиваля.

– Нужно дать ей такое название – «Хранитель».

– Я (улыбается). На первом фестивале в Рахманиновском зале проходил только финал, а первый концерт был в Гнесинской школе, потом в Шуваловской гостиной и зале Антрепризы МСМ.

– Здесь много людей пришли на первый фестиваль?

– Рахманиновский зал был полный.

– И сразу же составил такую концептуальную программу?

– Нет, нет, нет, это были лишь зачаточные ростки. Мы начали с того, что «это хорошо после этого». Потом, помню, был один концерт, в котором все время играл струнный квартет с различными дополнительными инструментами… Правда, последний концерт у нас был всегда на ожидания. Финал первого фестиваля возвращается гобойным a capella Бриттена: все по очереди переставали играть и уходили со сцены, и в конце концов гас свет.

– Помнишь, сколько было участников на первом фестивале?

– Не помню точно, где то человек двадцать, если не больше.

– Конечно, мы только начали.

– Мы начинали, то даже раньше. За год до первого «Возвращения» отпраздновал 50-летие Гнесинской школы, состоялась масса концертов, которые так или иначе были с этим связаны, мы сделали один из них, и это дало идею фестиваля..

– Сама идея была Твоя, или Дмитрий Булгаков?

– Общая. Я помню, где это случилось. У нас был друг, Антон Суссь, который жил на набережной напротив Белого дома, мы все время там тусовались. Я помню, мы просто стояли и курили на набережной, и я сказал, что мы должны что-то делать это регулярно. А у Димы отец тогда руководил Москонцертом, и предложил, чтобы поговорить с папой, потому что он был в состоянии дать нам Рахманиновский зал. И начинается. А как назвать это? Предложили «Возвращение», сразу название появилось, даже не было других вариантов.

– Что за эти годы изменилось, кроме возраста участников, конечно?

– Когда ничего не знаешь, легче все будет развиваться и преодолевать любые трудности. Не имеет в этом опыта, а ты не думаешь о том, как это сложно. Теперь, когда я знаю, что я уже заранее думаю, что это будет стоить столько и столько, а это столько же, может не получится… А тогда меня эти вопросы не очень волновали.

На какие-то заработанные деньги мы сделали первые книжки, очень простой. Проект был так тщательно продуман, что на обложке было фото фасада Гнесинской школы, а на фасаде – знаменитые ниши (там все курили). Внутри брошюры, когда открываешь, в нишах уже были. Эти ниши имели для нас особое значение. Я помню, когда я был в Лондоне и встретился с Борисом Березовским (пианист), первое, что он спросил меня: «Правда ли, что ниши закрыты?».

– А человек, когда появился?

– Уже на втором фестивале.

– Кто придумал и нарисовал?

– Моих, которая потом активно занялась живописью, Маша Головкина. Этот человек изначально мне было интересно, как логотип. Я понимаю, что в этом как-то не до конца сошлись, но так и остался, как символ и талисман. Два года назад она сказала, что надо бы его поменять, но так и не перерисовала. Пока.

– Ты уже, оставь его в покое! Нет, не убирайте. Это оригинальный, узнаваемый символ фестиваля. Кстати, и еще символом фестиваля стал принцип, что программы не повторяются и являются абсолютно уникальными. Можно контурно описать программу каждого концерта? Как какие-то «Изменения»?

Фестиваль «Возвращение». Фото Ирина Шымчак

– Меня это всегда интересовало проникновение одного в другое в музыке, ведь это происходило и происходит везде и во все времена. Очевидно, что в целом влияет, и все у всех что-то принимают. И не соглашался. На материале сортов это хорошо прослеживается, потому что музыка одного автора, представленная другим, и в результате она меняется.

Особенно меня интересует история Моцарта с Жан-Пьер Дюпором. Известно, что Моцарт его терпеть не мог. Дело в том, что Дюпор занимал должность при дворе, где Моцарт надеялся, что скачать. И, по-видимому, это, правда, не точно, но это известная гипотеза, что эти различия («Вариации на тему менуэта Дюпора на фортепиано – ок.авт.) написал, чтобы подлизаться к Дюпору. Однако, цели не достиг, но работа была.

– Да, Моцарта знают, кто такой старший Дюпор, знают, в основном музыкантов, и при этом имена укоренилось выражение «виолончель Дюпора».

– А в случае с виолончелью речь идет о его младшем брате. Но, как сказал дирижер Владимир Зива: «Когда мы говорим о конкретном композиторе, единственный критерий, который имеет значение, и заявил, что он свои отношения с вечностью. Вот, например, Огиньский установил». В этом же концерте будут вариации Бетховена на тему Генделя. Но это совсем другая история. Это уже дань, привет, оммаж, как сейчас модно говорить.

– В первом концерте лично принять участие?

– Там будет интересное сочинение Гезы Фрида для контрабаса и струнных инструментов, о Сен-Санса называется «Вариации слона», солирует Григорий Кротенко, и мы струнным составом аккомпанируем. И Генделя я тоже там играю.

– Давайте перейдем к другому концерта. Почему цыган?

– Это на поверхности, в общем, лежало. Цыгане на музыку, которую мы называем научной, оказали большое влияние. И наша программа это показывает. Я понимаю, что цыгане из разных стран – совершенно разные цыгане, тем не менее, и Лист, и Брамс – композиторы, которых уже нельзя рассматривать без цыганской составляющей, потому что большой кусок их наследия связан с цыганской музыкой.

Все знают, что Брамс сам не создал тему своих венгерских танцев, народных мелодий, которые он записал. То же самое у Листа – многие темы народных, и поэтому в одной из венгерских рапсодий Листа, который появляется в «Цыганских напевах» Сарасате. Цыгане на протяжении веков кочевали, они перенесли свою культуру, что-то взял с собой. Они связаны между собой народы и в музыке. Нам это казалось интересным, поэтому такая программа.

– И Шуберт? По принципу, «как без Шуберта»?

– Регулярно делаем такие программы-портреты. У нас был Чайковский, был Шостакович, Стравинский, Брамс…

– Как вы не любите Шуберта.

– Я люблю! Это был не я (смеется). Шуберт – гениальный композитор. Мы, когда делаем такие концерты, формируем программу так, чтобы звучало то, что вокруг этого композитора. То есть, на этом концерте будет музыка, которая повлияла на него, и на которую влияет он так или иначе с ним связанные. Но музыке самого Шуберта будет мало. А внезапный Шуберта, потому что звучит не этот лирический скрытый Шуберт, которого все ожидают.

– Что это?

– Три военных марша в обработке France для духовых.

– И последний концерт «По требованию»?

– В концерте по просьбе у нас много, я бы сказал, довольно экзотичного, например, концерт Де Фальи для клавесина и пяти инструментов, камерная музыка № 1 Богуслав Мартину, Симфониетта Бриттена. Могу сказать, что перед тем, как верстали эту программу, я никогда в жизни не слышал эту вещь Мартина, например. Кстати, концерты заявления показывают, что горизонты наших участников, какие у них есть интерес и тот факт, что звучит много редкой музыки, говорит о многом.

– В этом концерте по заявкам Ваш-то любимый?

– В принципе, не удовлетворил запросы всех других. В этом случае моим заявлением был квартет Брамса, вокруг которой построилась вся программа из цыганской музыки. Я хотел его играть. Поэтому в концерте по просьбе я участвую в том, что предлагают другие участники. Но это не значит, что я не хочу в этом участвовать.

– Когда начинаешь собирать запросы и создать программу?

– По-разному. Многие ваши желания начинают говорить уже на банкете после окончания фестиваля, потому что они знают, что скоро может не быть мест. В противном случае идеи приходят, и, на самом деле, я начинаю думать над программой, в принципе, до конца года, что, конечно, плохо. По-взрослому, это нужно сделать гораздо раньше. Но самое главное, что это работает. Бывает, многие вещи определяются в последний момент перед сдачей листа, например. Это делает срок службы процесса. Бывает. Бывает, что исполнитель не может приехать, болен, или в семье что-то происходит.

– Ансамблевое камерное воспроизведение музыки – совершенно особый вид музыкального искусства и требует определенных качеств – прежде всего, с исключением, конечно, безупречного руководства, – настроенности на коллег и навыки равновесия в одном звукового пространства. Как участники «Возвращения» есть время, чтобы подготовиться, потому что многие приезжают непосредственно на фестиваль?

– Все, конечно, давно известны. Учились у тех же учителей. Много лет мы играем вместе. В течение года выступаем вместе. Уже какие-то понятия, умение быстро друг к другу приноравливаться, ловить сигналы. Это способность хорошей музыки. Так, нужно быстро реагировать на какие-то вещи, вести переговоры. Ну, а что времени мало, это всегда проблема.

– Народ съезжается непосредственно на фестивале?

– По-разному бывает. Если кто-то появится до Нового года, мы встречаемся на фестивале. Но сейчас, как обычно, нет. Когда мы начинали, это первый раз у нас была попытка с лета. Но сейчас жизнь такова, что, к сожалению, не позволяет этого делать: все занимаются своими делами, многих семей. Для кого это вообще проблема, дайте себе время и прийти – так сильно диаграммы, составленные вперед. Поэтому в этих условиях мы должны делать то, что мы можем сделать. Готовимся с утра до вечера.

– В списке участников в основном одни и те же лица. А новых принимаете?

– Новых мы называем, конечно. Некоторые сами проявляют инициативу. Когда-то существовал наш проект «Детский альбом», который был создан, чтобы привлечь молодых музыкантов, учащихся спецшкол и училищ. Потом некоторые из этих воспитанных детей принимали участие в нашем фестивале. Кроме того, всем участники фестиваля приводят с собой новых друзей, процесс естественный , как жизнь.

– Теперь «Детский альбом» есть?

– Сейчас нет, потому что человек, который его спонсирует, свернул здесь свою деятельность и уже не живет в нашей стране. Вот Дима всегда любил этот проект, и мечтает о его возрождении. Если мы найдем спонсоров, то с удовольствием восстанавливать. Говоря о спонсорах. В этом году нам очень помог телеканал «Дождь». Каждую неделю мы выходили в прямом эфире с живой музыкой. Это тоже подогрело интерес к нашей краудфандинговой кампании.

– А что ты там делал вообще?

-Мы просто пришли в студию «Дождя» и играл десять минут. А «Дождь» при этом он рассказывал о том, что есть такой фестиваль «Возвращение», который проводится много лет, и для его проведения требуются средства, которые можно перечислить через Планета.<url>. Это довольно серьезная помощь – нас увидели, о нас узнали.

– Программы, которые звучат на фестивале, регистрируются?

– Да, но только с архивной целью, не для публикации.

– Почему, ведь это абсолютно уникальные вещи?

Фестиваль «Возвращение». Фото Ирина Шымчак

– На самом деле, очень сложно хорошо записать такие концерты. Если записывает сольный концерт пианиста, звукорежиссер, сразу вышел, поставил микрофоны, и после этого можно писать.

А у нас каждый следующий номер – другой состав. Чтобы качественно записать его для коммерческого производства, нужно каждый раз выходить и заново строить микрофоны. Поэтому записи, которые мы делаем – просто архивные записи, для нас самих, и это записи не качество, чтобы потратить их официально.

С другой стороны, я считаю, что на концертах некоторые вещи, которые невозможно поймать, зафиксировать. Очень часто то, что создает на концерте, состоит из столь огромного количества факторов, что часть из них будет потеряна в процессе записи, запись не всегда повторит это магия, которая возникла на концерте. В конце концов, микрофон стоит в определенном месте, а он снимает звук именно в этой точке. И не нужно так же слышит человек, который находится в зале. Это все довольно приблизительно.

Я вообще предпочитаю хорошо сделаны студийные записи, где исполнитель имеет контроль над тем, что происходит на выходе. И можно спросить у инженера что-то изменить. Очень важно, чтобы работать со звукорежиссером, который знает тебя, чувствует то, что ты хочешь. Запись – это совершенно другой вид деятельности. А до записей концертных нужно готовиться специально для них на самом деле нужно тренироваться. В условиях фестиваля не имеет такой возможности.

– Жаль, это уникальные концерты.

– Ну и хорошо, что вы помните о том, что это было уникальное событие. Я помню, что я пошел на концерт Квартета Бородина, когда мне было 18 лет. И я помню, что играли, как играли. И у меня это впечатление, образ остался, но я не уверен, что запись была бы такой же, и что она меня тоже будет волноваться, как впечатление, которое осталось на всю жизнь.

Это не значит, что я категорически против концертных записей. Просто в условиях нашего фестиваля не вижу, как это можно достаточно хорошо сделать. Были случаи, когда наши концерты записывал радио «Орфей». И перед каждым номером выходил звукорежиссер. Для концерта в прямом эфире, это хуже, это мешает людям, когда возникают большие перерывы между песнями, тем более, в программе, в котором не просто номера, а вещи, связанные друг с другом темы смысловыми. И вдруг эта нить начинает рваться.

Эта проблема и так существует, потому что вы должны двигаться фортепиано, переставлять инструменты и брелоки… в идеале, конечно, хотелось бы, чтобы такие вещи были отрепетированы: вошли люди, этот рояль подвинули там, этот пульт здесь они сделали это раз, два, помните, как меняют колеса в гоночных автомобилях в шкафах? Все отлажено до секунды. Это идеальная ситуация, о которой можно мечтать, чтобы программа шла без перерыва.

– С Димой Булгаковым есть различия?

– Конечно, мы, люди, во-первых. Во-вторых, я невыносима.

– Что-то я не заметила.

– Я стараюсь, чтобы Вы не заметили. То, что мы делаем, это наш общий продукт. Если бы все было в гармонии, то смысла бы не было. Если все согласны, то зачем два человека? Да я сам могу быть с ним согласен.

– Сколько лет вы знакомы?

– Это легко посчитать, потому что в 2016 году Гнесинская школа будет отмечать 25-летие камерного оркестра «Гнесинские виртуозы», в составе которого мы с Димой играл. И на этот праздник меня пригласил Михаил Сергеевич Хохлов сыграть двойной концерт Баха с Тимуром Якубовым.

Дима был на два класса младше меня в школе, и мы начали общаться тогда, когда они начали вместе играть в оркестре. Соответственно, 25 лет. А так, различия есть, и это очень много. Самое рядовое – переставление произведений местах в преддверии концерта. У нас случается. А так, в общем, бывает всякое. В этих спорах рождается компромисс. Иногда этот компромисс мне кажется хорошим, это значит, что это защищает нас от ошибок, а может быть, в каких-то компромиссов, происходит отход от правильного решения.

Но это всегда так. Когда долго что-то делаешь, восприятие «замыливается», и оценка в диапазоне объективность может пострадать. Мне кажется, что то, что происходит, носит на себе отпечаток обоих людей.

– В следующем году фестиваль пройдет в 20-й раз. За эти годы не устал подбирать программы так, чтобы не повторяться?

– Устал. Но для нас важно, что себе определенные рамки не позволяют топтаться на месте. Вот мы задали себе рамки «не повторять», и даже если это не очень удобно в какой-то момент (бывает, что трек идеально подходит, но это уже было в другой программе), правила придуманы, постоянно должен искать и идти вперед. В то же время уже много лет доказываем, что камерный репертуар огромен. Хотя один раз мы повторились, на Десятом фестивале. Но он был особенным, юбилейным.

– В Москве сейчас живешь? То есть Тебе «возвращаться» и не нужно.

– Мы начали наш разговор с того «гнесинского духа». На самом деле «Возвращение» не означает физического вернуться из точки Б в точку А. Вот, например, Яша Кацнельсон, никуда не выезжал, но он с первого фестиваля участвовал и участвует в «Возвращении».

Здесь вопрос совершенно не в физическом отсутствии или присутствии. Какое это имеет значение? Дело не в этом, а в том, что мы были компанией. И не обязательно гнесинской, среди нас были люди из ЦМШ, мы общались, пересекались, росли в музыкантской Москве. Кто-то из наших ухаживал за девочкой из ЦМШ, и наоборот, оттуда ухаживали за нашими девушками. А потом детство закончилось, и всех раскидало. И дальше живешь, тем больше нужно бросить то, что было когда-то. Чем старше, тем больше, мне кажется, хочет вернуться к своим корням.

Поэтому в большей степени это был возврат к общему состоянию, атмосфере детства и юности. Сообщества этого. Мы ездили на общие экскурсии, проводили много времени вместе, валяли дурака, играли вместе. А потом, когда началась взрослая жизнь, мы оказались в совершенно разных местах.

Поэтому «Возвращение» в значительной степени именно это. И это была главная идея, на самом деле. Но, из-за того, что объяснить это гораздо сложнее, чем все другие («они уехали за границу учиться, потом приехали в отпуск и сделали этот фестиваль»), в принципе, всегда педалировалась эта тема. Проще написать в газете, журнале, чем объяснять читателю, что такое ностальгия с детства.

И самое главное отличие от «Возвращения» в том, что нас никто не организовывал. Сами организовали. Никогда не были событием, которое кто-то сделал для молодежи. А мы, по сути, стали первым таким фестивалем, на тот момент единственный, а потом начали появляться другие, нам после. Вот в Армении-фестиваль «Возвращение», который «ставит себе задачу возвращения армянских музыкантов, живущих по всему миру, в Армении».

– Ну, это трудная задача.

– Нет, дело не в задаче, а в составе, который исходит из наших изданий.

– Как это регистрировали на свое имя?

– Ну, а почему? Мы занимаемся такими вещами, что можно украсть, конечно, эту оболочку. Но текст же не может украсть. Ну, пусть им будет хорошо. Мне, например, самому было бы неприятно, кто-то что-то украсть. Ко мне подходят иногда люди из наших постоянных слушателей, и предлагают идеи для программы. «Вы не хотите сделать такую программу?» И даже эти идеи могут быть хорошие, но мне хочется самому придумать, а не чтобы ее придумал человек из зала.

– А бывает, что идеи совпадают?

– Нет, этого я не помню.

– Да, аудитория у вас есть уникальная. Дышит с тобой в унисон.

– Да, общество у нас очень хорошая. Мы всегда старались держать цены достаточно низкими, чтобы малообеспеченные люди, пенсионеры и студенты смогли попасть на наши концерты. Сейчас это в значительной степени зависит от филармонии, но там они идут нам на встречу, и мы всегда просим, чтобы цены держали ниже. Студентов мы стараемся пускать бесплатно, для студентов, когда есть возможность.

В Рахманиновском зале, например, ставили много дополнительных мест, рядов. Посмотрим, как будет после ремонта в Малом зале. Маленький номер, конечно, вместительнее, но Рахманинова более удобной для наших целей. Может быть, потому, что исторически мы в нем начали, для нас это какой-то домашний, милый. Поэтому и не решил до сих пор, какой из этих залов, для нас выгодно.

– В Рахманинова, конечно, уютнее. Там все близко и можно сидеть на подоконнике…И атмосфера более демократичная.

– Да, людям это нравится. А Маленькая – более официальный зал. Но он очень хорошо и играть в нем-одно удовольствие. Чисто акустически, в Маленьком играть приятнее. Хотя, честно говоря, не играл там еще после ремонта, только собираюсь.

– Удачи! Я думаю, что все будет звучать так, как должны.

Ирина Шымчак, «Музыкальный Клондайк»

Об авторе

Аида Воробьёвa administrator

Оставить ответ