Леон Шпирер
Интервью Мануэля Табор с Леоном Шпирером, первым концертмейстером Берлинского симфонического оркестра с 1963 по 1993 года.
Мануэль Табор:
«Это интервью было записано в июле 2010 года, в то время, когда я был вместе с Молодежным оркестром Америки в его резиденции в Колумбии.
Леон Шпирер – начальник отдела ведения оркестра. Интервью было записано по-испански, а я отклыдывал его перевод на английский, ждет дождливый день. И вот сегодня уже снег начал падать, и я понял, что откладывать дальше уже нельзя. Для ясности в вставил в текст несколько собственных ремарок.»
— Сначала расскажи мне о Своей трудовой жизни. Как начал заниматься музыкой и как пришли к Берлинской филармонии?
— Я родился в Берлине. Я из русско-польской семьи, в моей семье было несколько музыкантов. В первую очередь это брат моей мамы, которая после первой мировой войны приехал из России в Берлин закончить свое скрипичное образование, и затем организовал собственный танцевальный оркестр.
В 20-е годы в Берлине цыганская культура имела в виду, и оркестр имел большой успех. Люди собирались пить чай, – и им нужно было танцевать, на семь часов коктейль – снова танцевали, обеды и ужины тоже сопровождали танцы. Люди называли моего дядю «король вальса» или что-то в этом роде. Может что-то от дяди до сих пор мне только одно.
В 30-е годы моя семья начала переезжать с места на место – сначала в Люксембург, потом в Аргентину. В 1937 году Аргентина имела гостеприимство и помощь во многих иммигрантов.
Я начал играть на скрипке, когда мы находились в Люксембурге. У меня был старший племянник-вундеркинд, Юлиан Олевски. Он сделал карьеру в Аргентине и Соединенных Штатах. Позже преподавал в Музыкальной академии в Amherst и, к сожалению, рано умер.
Когда мы были в Аргентине в 40-х и 50-х годах, я занимался с большим югославским педагогом, которые жили там его имя Льерко Шпиллер. Он умер два года назад (11 сентября 2008 г.) в возрасте 100 лет. Мы играли с Молодежным оркестром Америки и прибыли в Буэнос-Айресе, как раз в тот день, когда мне исполнилось 100 лет. Было счастье его посетить.
Вместе с женой они пытались придумать, что может дать человек в таком возрасте – ничего не приходило мне в голову! (смеется). В конце концов, что я сделал, это взял мою скрипку и сыграл ему маленькую пьеску Фрица Крейслера. Я многим обязан этому человеку, потому что он был не просто учителем, а старшим другом. Он всегда помогал мне преодолевать различные трудности и давал очень ценные советы.
Леон Шпирер
В то же время в Буэнос-Айресе, когда я учился играть на скрипке, я изучал также экономику. Даже получил диплом бухгалтера, но более склонялся к польше поприщу. В 1955 году, сразу после моей свадьбы, я получил стипендию Британского Совета на обучение в Лондоне у легендарного педагога Макса Росталя. Он был носителем великой традиции – в 30-е годы занимался у другой легенды – Carla Цвета.
Так что, все эти годы, что я занимался с Льерко Шпиллером и время, проведенное с Максом Росталем, действительно мне очень помогли. Так или иначе, всем, что умею на скрипке, я обязан им.
После года моего пребывания в Лондоне я выиграл конкурс на место концертмейстера симфонического оркестра в Нюрнберге, где провел всего год. Затем перешел к более значительным opera orchestra в Бремен, и в нем не работал один сезон. Потом я уехал в Stockholm philharmonic orchestra, и там он находился пять лет.
В 1962 году я встретил объявление в музыкальном журнале, в котором говорилось, что в Берлинской филармонии, необходимые в первый концертмейстер. Репутация этого оркестра и пределами его имя знаменитого дирижера фон Караяна были как магнит и привлекает музыкантов с любого места.
Я написал письмо и имел счастье получить приглашение на собеседование. У меня было еще большее счастье, когда оркестр и дирижер согласились меня принять, а самым большим счастьем было работать с этим удивительным оркестром в течение 30 лет. Могу сказать, что 26 лет, которые он провел с Караяном вплоть до его смерти в 1989 году, были самыми счастливыми годами моей профессиональной жизни.
— Могу себе представить, что работа с маэстро фон Караяном отличалась от работы с любым другим дирижером. Расскажи нам о Своем музицировании под его руководством.
— В течение всех этих лет, конечно, было много приглашенных дирижеров, которые приехали на один-два концерта. К наиболее актуальным из них был сэр Джон Барбиролли и Леонард Бернстайн. Это были художники, которые оставили во мне глубокий след. Но работа с Караяном всегда был особенным.
Во-первых, я должен был понять его стиль отличался от того, к чему я привык. И мой первый сезон в оркестре был очень трудным для меня, потому что я не знал, как извлекать звуки, которые он хотел услышать. Вы знаете, что на репетициях и концертах я сидел в метре от него!
Примерно через год работы что-то вдруг щелкнуло у меня в голове. И я почувствовал себя как рыба в воде. Это было счастье! Я всегда считал, что великим дирижерам не надо так много проводить – что требуется, так это вдохновлять. И этот человек был удивительный в этом смысле.
Он очень ясно представлял звук, которого он добивался. И это несмотря на то, что он не играл ни на одном из оркестровых инструментов. И тем не менее знал, как должны звучать. И имеет в распоряжении был огромный оркестр. Ты знаешь, что эта команда традиционно поддерживал на самом высоком уровне с начала XX века. Благодаря тому, что музыканты, которые играли в нем, не искать возможности перебраться в другие места, если им повезло занять место в Берлинской филармонии. И оставались в оркестре по 30-40 лет. Таким образом, оркестр представляет собой уникальный пример совместного музицирования!
— Мне рассказывали, что в последние несколько лет жизни Маэстро Караяна в оркестре были ссоры. Что вы можете сказать об этом?
— Во-первых, я должен сказать, что это мое личное мнение, и больше ничье. Если мы говорим о музыке, была часть репертуара, часть композиторов, которые меньше других подходили ему-это Бах, Гайдн, Моцарт, некоторые симфонии Бетховена, Шуберта и Шумана. Но другие симфонии Шуберта и Шумана было здорово!
Никто не совершенен, и даже крупнейшим дирижерам удается не все. Музыка, которая соответствала его природе – это Брукнер, французы, итальянцы, некоторые симфонии Бетховена, опера – это действительно было исключительно. Но что касается того, о чем вы спрашиваете, это действительно были сложности. (вздыхает) да, Караян, он был очень жадным. Я не знаю всего, что происходило за кулисами касательно его контракты с записывающими компаниями. В те времена мы делали много записей, и это выглядело так, что он работал в этом направлении, только на себя. Оркестр был этим доволен.
Были различия в 1982 году. В эти дни оркестр полностью состоял из мужчин, несмотря на то, что играть, слушать приглашали и женщин. Оркестр всегда был очень строг в отношении кандидатов – мы выбрали лучших.
В 1982 году было прослушивание на скрипку, было приглашего несколько мужчин и несколько женщин. Одна из женщин, Маделайн Карруццо из Швейцарии, играла исключительно хорошо! Оркестр сразу же единогласно проголосовали за то, чтобы ее принять, и она по сей день работает в оркестре, уже 28 лет (29 лет, в феврале 2011 года).
Позже что-то подобное произошло, то наверняка слышали о том, с исключительной кларнетисткой Sabine Meyer, которая несколько раз играла с нашим оркестром, в качестве приглашенного музыканта. Мы думали, что это будет отличная покупка для оркестра на будущее. Она пользовалась полной поддержкой фон Караян, но только частичная поддержка оркестра. Проходила испытательный срок в оркестре в течение года, в оркестре отметили, что ее звук фортепиано – сложный, mezzo piano это звучало хорошо, но дальше мы стали отмечать, что со временем ее звучание, ее чувство динамики, не развивается должным образом.
Леон Шпирер
Оркестр всегда верил своим наивысшим приоритетом не личность музыка, а степень его способности, чтобы присоединиться к оркестру на ближайшие 30-40 лет. Мы обнаружили, что время, прошедшее с ее продвижение в этом направлении было недостаточно. Это не имеет ничего общего с потенциалом музыка в качестве солиста – очевидный факт, что она сделала карьеру мирового класса. Но она была не приемлема для команды. Она сама сделала вывод, что оркестр не очень доволен своей работой, и подала в отставку, но Караян полностью был за то, чтобы была.
Таким образом, дело дошло до столкновения между оркестром и дирижером, и это в сочетании с деньгами несогласиями вызвало внезапное, неизвестно откуда взявшееся, так сказать, по образу и подобию взрыва небольшой атомной бомбы и оставили много следов. С тех пор, с 1985 года, имел большую горечь в связи с потерей великой державы, которую до этого владел в административных делах, в том, что мы всегда уважали его музыкальный авторитет. Ему не очень нравилось все, что происходило.
— Вот вопрос от наших читателей: если Вам сейчас бывать на многих прослушиваниях скрипачей…
— Конечно! И не только скрипачей, но и исполнителей на всех инструментах! В Берлине нашим жюри был весь оркестр, и мы принимаем решения о принятии музыкантов на работу через демократическую процедуру выборов, вместе с дирижером.
— Вот такой вопрос: какие особенности музыканта во время его прослушивания вы предпочитаете, когда вы решаете вопрос о приеме в оркестр?
— Звук. Звук и личность, может быть. Редко предлагали скрипачам играть оркестровые фрагменты. Что всегда спрашивали, как это концерт Моцарта, для выбора музыкант и романтичный концерт, по своему выбору. Для принятия на лидирующие позиции в оркестре, требуется также выполнение фрагментов оркестровой партитуры. Например, когда я играл на слух, играл Концерты Моцарта и Брамса и «Жизнь героя» Р. Штрауса.
— В должности концертмейстера, имел счастье играть с самых значимых солистами этих лет. Случалось ли, что кто-то из них удивил Вас чем-то неожиданным?
— Сюрпризов не было, но эмоционально меня глубоко впечатляли некоторые из них. Я бы назвал Давида Ойстраха, приезжавшего играть с нами много раз. Замечательная личность, как прекрасно он делал музыку! Были и другие. Ростропович приезжал довольно часто…
И никогда не забуду моей первой недели в оркестре в 1963 году. Это было в Люцерне – оркестр каждый год в начале сентября ездил в люцерн. С этого города началось мое пребывание в команде в 1963 году, не закончил его в 1993-м. Но в любом случае моя первая попытка в первую неделю была с самим Караяном, и мы работали над Реквиемом Верди.
Солистами были Леонтин Прайс-лист, на мой взгляд, Коссотто (Фьоренца), кажется, Паваротти и Гяуров (Николай). На генеральной репетиции Леонтин Прайс-лист спела так прочувствованно, так глубоко религиозно, что даже не мог играть! Она пела так близко от меня, маэстро, тоже был рядом, и я буду руководить игрой оркестра, но не мог играть из-за области меня чувств. Пришла мысль, что это моя первая и последняя работа с ними (смех), но он огляделся и увидел, что несколько моих коллег, да и сам дирижер, и в слезах. Я сразу понял, что я в лучшей компании! Леонтин Прайс, который артистка!
— У вас есть опыт работы в оркестрах! Могу себе представить, как они могли расти в профессиональном и музыкальном плане. Чему научил Вас опыт? Чего Вам не доставало в начале творческого пути, что вы узнали позже?
— О, очень много. На мой взгляд, каждый музыкант в различных оркестров учит по-другому. Однако, где я в наибольшей степени чувство звука и взаимодействия с другими группами оркестра, так это в Берлине. Поэтому я всегда говорю молодым музыкантам, что требует четырех-шести лет, чтобы научиться наблюдать других музыкантов во время игры, а может и десять лет!
Леон Шпирер
Одно дело слышать друг друга, чтобы играть прилично, больше – своего соседа на пульт, еще одно – всю группу, а затем весь оркестр, постоянно держа взгляд на дирижере. Это состоит в настоящую радость от создания музыки. Еще я всегда говорю молодежи, что надо научиться любить рингтон. Если кто-то хочет стать профессиональным музыкантом и думает такими категориями, что у него с десяти до первой попытки, а вечером концерт… Если ты ведешь себя таким образом, чтобы не хуже профессии, чем музыка. Однако, если вы живете сном и восторг от попыток, если приносит счастье звучание вокруг вас, то нет лучше профессии, чем профессия музыканта.
— Еще вопрос от читателей: Какие Ваши любимые соло из симфонического и оперного репертуара?
— Для меня это большое соло – «Шехеразада», Торжественная Месса, соло в Первой Симфонии Брамса, есть несколько небольших соло в симфониях Малера и, конечно же, «Жизнь героя», это, наверное, самый большой соло. «Жизнь героя», Шехеразада, «Заратустра» – а именно большие.
Еще замечательные соло в песне, которая, к сожалению, очень редко играют, потому что это очень современный. Это сочинение Штокхаузена, который умер два года назад. Я практически не заканчивается. Есть еще удивительные соло в «Женщине без тени» Штрауса. Мы играли эту музыку с Шолти в Зальцбурге – Berlin philharmonic orchestra на фестивале Salzburger занят в постановках опер.
— И мой последний вопрос: что можно посоветовать людям, занимающимся музыкой как любители?
— Я бы сказал так: если кто-то играет в гольф, что я не умею делать, или в теннис, чего я не умею делать также – если они немножко занимаются этим, то, наверное, получают от этого огромное удовольствие. И если они пользуются этим, стараются играть лучше. Будут экспериментировать с различными моментами и придумывать новые идеи, потому что идей в голове поощряют руки что-то сделать. Голова управляет руками.
То же самое и со скрипкой. И что может быть лучше, чем когда энтузиасты-единомышленники собираются вместе, чтобы играть камерную музыку! Каждый раз они приобретают все большую способность слышать своих партнеров, вместо того, чтобы быть полностью сконцентрированным на собственных участках. Нет ничего прекраснее!
— Это все, что я хотел спросить. Спасибо за интервью!
— Мне очень приятно.
Перевод – Владимир Хробыстов, Мануэль Подвижного Состава, Violinist.com
Об авторе