Грустная душа

Автор:Аида Воробьёвa

Грустная душа

Opera

Оперных режиссеров не ругает сейчас только ленивый.

Ураган недовольства жанра взвихряет разные претензии – от разумных до совершенно абсурдных и несправедливых.

Хочу заступиться за всех коллег скопом, хотя никто, в общем-то, в моей адвокатуре не нуждается. Как говорится, караван идет, оперы – и слава богу.

«Сделайте нам эпоху, кокошники и мечи со шкурами!»,

– кричат любители историзма на сцене.

«Показать классику в неизмененном виде, а мой ребенок никогда не видел настоящего Онегина с вареньем!»,

– плачут «отца выходного дня».

«Читайте авторские аннотации!»,

– пуристы негодуют.

«Прекратите говорить!»,

– возмущаются, раздражительные.

«Уберите голых со сцены!»,

– они требуют лицемеры.

«Главное, чтобы хорошо пели, и мне плевать на свою режиссуру…»,

– снисходительно пишут любители верхних «до».

Посмотрим правде в глаза.

Концептуальная режиссура возникает не на пустом месте. Всегда ждали и чаяли требовательные зрители, уставшие от стоящих, как горшки, горлодеров в кафтанах, сафьянах и меха.

Когда-то режиссер оперной и вообще не было. Меня всегда поражала строчка из энциклопедии, говорящие, что весь процесс создания «Любовного напитка» Доницетти занял две недели, причем неделю работал либретто, а через неделю – композитор.

Вопрос: а поставили-то когда? Как сложились в эти четырнадцать дней, все эти эскизы, макеты, уроки, мизансценические, рояльные, оркестровые и световые репетиции, на которые сейчас длится почти полгода?

Да в любом случае. Получили от композитора горячие, как пирожки, ноты, сразу же разучили и пели, что вам нужно, выбрав относительно подходящие украшения.

Передачи в другие эпохи может быть очень остроумным, и оправдано в случае, когда не только юбки укорачиваются, а мужчины одеваются фрицами, но и мысли оперы отыскиваются парадоксальные и интересные гармонии в современности. Производств с вареньем на видео, доступном для каждого, абсолютно бесплатно, просто нажмите на кнопку.

Авторские примечания иногда были характерны для эпохи, когда opera была создана, но почему, следуйте инструкциям, кто в каких дверях появляется, если украшения и дверей-то никаких не предвидится, а дело происходит, скажем, на Сатурне?

Или, например, зачем слушать любимого Римского-Корсакова, написавшего в партитуре «Снежки»:

«В этом месте ни в коем случае нельзя танцевать».

Почему вы не можете? Потому, что когда-то помпезные постановки с танцами набили уважаемого автора оскомину, и с тех пор определенно не хотел видеть танцующих берендеев. Но прошло много лет, ситуация изменилась, никто не считает, что балетные акты условии оперной постановки, а вместе с этим, теперь хореография стилистически разнообразна, умна и в состоянии вкладывать новые смыслы и открыть для себя музыку.

Самовыражение-это первая обязанность творческого человека, композитор он, хореограф или режиссер. Чайковский переиначил в «пиковой даме» у Пушкина все – от имени персонажа, его мотивов, потому что не имеет романтической оперы без тенора-любовника, а не без какой-то там бывалого игрока, воспользовавшегося милые девушки из корысти. Никто не кричит Чайковскому:

«Бери другую сцену и во время повседневного использования!»

Почему лишает себя этой возможности режиссеров? Рассказывают известную историю с очень личной точки зрения, вытаскивая на свет подробности, которые были в тени, и вдыхая в актеров собственные чувства – и иногда даже свои комплексы.

Но это совсем на режиссуру в заднице решительно отказываемся. Люди сидят, закрыв глаза на премьере жалеть и осуждать. Хотя их можно понять – иногда.

Здесь мы подходим к главному: чего терпеть в оперной режиссуре не принадлежит, и против почему стоит голосовать сердцем, ручкой, и, что самое главное, российский рубль – потому что, это наиболее ощутимый. А не прощается незнание музыки, неприязнь к музыке, глухота к оперному жанру и его особенностей, которые совершенно не драматично.

Опера – это не история, написанная либреттистом. Опера – это то, как эта история пережита и реализован композитора. Драматургия музыкальная выражает себя в тысяче вещей, анализ которых доступно только просвещенному в музыке, нотно-умные, продвинутые и сведущему в музыкальных сми человека.

Эти меры: и ритм, и метр, и народ, и мелодия, и гармония, и система архетипов, и аранжировка, и лекциями (их развитие, происхождение, значение и счет-фактура), и тесситура, и тихий план, и способы изложения и стиль – и еще много вещей.

Почему изменилась тональность? Чью музыку играет оркестр в отыгрыше, что выражает соло гобоя в этом месте арии, почему герой теряет первую часть, после того, что повтор, что пауза, что означает внезапный аккорд, чем полное интермеццо, почему изменился размер или фактура?

Это только малая часть вопросов, которые становятся перед человеком, ставящим оперу. Точное чтение партитур иногда дает ответы даже на вопросы, именно там, где он должен стоять в этот момент певец, куда идти и где повернуть, чтобы сработала вся музыкальная архитектоника момента. Когда мы понимаем это, мы можем прийти к неутешительному выводу, что персонаж оперы постановщика – это полная утопия.

Профессия режиссера – это очень трудно. Во-первых, требует невероятной затраты сил, нервов и здоровья. Во-вторых, предполагается еще и полный курс актерского мастерства, знание сценографии, литературы и сценического движения, а следовательно, и театральное образование. В-третьих, нужна харизма и качества лидера, потому что режиссер-это такая огромная трехглавая гидра, одна из голов которой напускает метафизического тумана, вторая-зажигает огонь творчества группы, а третья – лязгает зубами на колоссальные размеры постановочную команду, которая включает все службы театра.

А музыкальный режиссер, кроме того, еще должен читать партитуры, а это умение, в свою очередь, достигается музыкантов (и то не всеми) только на последних курсах школы, предшествует музыкальная школа.

И, как правило, человек, музыкально образованный до такой степени, что может читать партитурный лист – то есть десяток сохраненную линии одновременно в нескольких разделах и с транспонирующими духовыми – становится, как обычно, музыкант, а не режиссером… Плюс еще – он должен быть интересным человеком с интересными идеями, а также хорошим менеджером.

А поскольку таких людей на оперной сцене несколько единиц, это таинственно в жертву приносится самое главное – музыкальное образование. Целый ряд громких провалов в опере – в результате того, что музыкально-безграмотные руководители воспринимают только простые пополнение – музычка плюс текст, и понятия не имеют о том, что организм оперы – это сложное логарифмическое уравнение. Да, мало того, многие из драматических режиссеров, ставящих оперу, музыку просто не любят!

Первое, что ужасно огорчает и раздражает, таких режиссеров в опере, то сам факт пения. Это им неприятно, и ужасно стесняется, в принципе, когда кто-то вдруг начинает петь…

Один режиссер, в то время, когда я работала ассистенткой в театре, просил певцов все ключевые фразы раньше или после музыкальной фразы проговаривать.

Выходит, например, Борис и поет:

«Скорбит душа!»

А потом так свойски, — объясняет он борется:

«Скорбит душа!»

– и так весь спектакль.

Выход, конечно, всегда есть: когда режиссер огребает свой гонорар и перестает после двух-трех премьер появляется в театре, все это дерьмо постепенно «снимают».

Другим, очень маститого, в элегантных пиджаках «творца» очень раздражало, что музыка идет постоянно, а не как в драме – включается кнопочкой только в драматических местах.

Как правильно ставить оперу

Потребовал денег, доведя дирижера в боли сердца, и просто «многозначительных» пауз в середине музыки! А также не удовлетворил дорожкой и вводил различные виды пения птиц и удары гонгов – где нужно и где не нужно. Ставил также на «гонгам» – потому что музыки не слышал. Он говорил так:

«Вот, здесь «бздыммм» – и ты встаешь со стула и идешь его обнять».

Истерзанная и изрезанная, результат все время непрерывно этими полудурочными «бздымами», а актеры на пробах они кашляют, потому что петь на режиссер застенчивый и давились звуком. Ну, не нравится человеку, что они – изверги, что ли?

См. также:Сколько стоит опера?

В конце постановки «морской», увлекшегося гонгами и поющими птицами, конечно, не хватило времени на финал, потому что в тексте смотреть, сколько до конца осталось, а в музыке – нет, не смотрел. А в большой опере были повторы, и оркестровые вставки, так, что не успел «пиджак» поставить – и стали стоймя все последние сцены и хор, и солисты на подвижном плунжере. Сцена только поднималась (когда музыка была громко), то падает (в тихих местах). Актеры очень боялись этих «лифтов» на три метра вверх, но зал браво – это так эффектно!

Моя подруга тоже рассказывала, что на пробах драма режиссер неотвязно просил тенор петь «ниже», чтобы близость и «человечинкой» звучало… Тенор решил режиссеру потрафить и в репетиционном классе пел на октаву ниже все свои арии. Пораженный режиссер впал в исступление радости и ко всем подходил с вопросами:

«Ну и что? Слышал? Оказывается, что можно! Главное, художник правильную задачу поставить!»

Как потом певец, потом он выходил из «приватного» на прогонах с оркестром, история умалчивает.

Третий режиссер (имя Р.) ничего не понимал в голосах. Ему, как он говорил, «фактурно» мне понравился один баритон, и сказал:

«Я режиссер, мне важно тип лица, и я вижу в этой роли только его».

После доводов, что в опере должно было быть три или четыре состава, изумился. Но он настоял. Хуже всего то, что этот певец был великолепен, молод и худ, но его голос не подходил для партии. Нужен был драматический баритон, а у бедного, обласканного режиссером парня был бас-баритон, но не драматический. Да и опыта мало для этой роли.

Но режиссер считал, что это какие-то фиглимигли, которые понимают только пять человек в мире. Ну и поет, и поет, что еще? Лучше б говорил, конечно… В общем, уперся и говорил только с ним. В результате оперное босс организовал помощников, чтобы в соседнем классе, в тайне вводить в мизансцены других певцов, голоса, которые работают, а которые и спели премьеру. А бедный парень чуть не потерял голоса, получил психологическую травму на всю жизнь и ушел из этого театра. Сейчас, правда, в другом цветет. Дай ему, боже!

Все сценическое оборудование киношник Р. сказал:

«Та-а-а, как его, ну, это что-то».

Крылья называл «занавесочкой». Клал он на книгу и фортепиано или, не дай бог, в результат, не заглядывал.

Например, такая сцена: возвращается пьяный купец с посиделок и поет про свои счастливые квартира. Наши басы выдающийся талант: играть жовиального пьянчужку – это только дай. Режиссер счастлив. Но здесь, отмечает: стены сидят три красивые девушки-сопрано, которые используются в следующей сцене, но вызванные уже сейчас. Ждут, уважающий себя улыбаются. Все королевны. Режиссер спрашивает одного из них:

– А ты кто по сценарию?
– Я его соседка, вдова.
– Да, и это, купец, вдовый. А что это за г… не хватает?

Пытались доказать, что соседки-это еще не на сцене, но режиссер не понимаю:

«Хватайте ее за г…!»

– такой была зафиксирована «сверхзадача». Все басы радуют, и стали хватать девчонок за… мягкое место. Одну, вторую, третью… Это певцы тоже любят. А вникать в режиссуру – это не их дело.

Кладет дальше. В либретто реплика: «Калиткой кто-то хлопнул!» Режиссер (забыл прочитать ранее это место в доме):

– Господа, а кто-то калиткой, что-то там стучит?

Сопрано (извиняющимся голосом, как будто опаздываю):

– Да, это я, я там, дальше, следующий этап, а я как раз возвращаюсь с царских смотрин!

Режиссер:

– А до этого разве не было? – запоздалое открытие.

– Не было… – сопрано стыдливо потупляет глаза.

– А кого мы здесь слишком хорошо.-он поймал? – Режиссер долго и счастливо смеется, певцы давятся, но тоже подхихикивают.

Также драматические режиссеры недовольны, как правило, самими оперными сюжетами. Например, Р. очень не понравилось, что главный герой Грязной влюблен не в ту женщину. Да, очень хотел, чтобы в другой, в Любашу. В целом, директора не любят идеальных и страдающих молодых женщин, а любят сисястых, полных жизни и совершают поступки. Это и понятно, хотя и глуповатенько.

Так вот, любимая женщина героя, Марта, умирает, им же, по неосторожности, отравленный. А главный герой поет над ней:

«Страдалица невинная, прости! Прости меня! За каждую слезинку, За каждый стон, за каждый вздох твой, Марфа, Я щедрою рукой, я заплачу».

А между тем, другая героиня, постылая Любаша, какая Грязная до этого пырнул ножом, что тоже умирает, но без сострадания героя. И режиссер сделал так (не шучу!): в последний момент Грязной начинает снова любить Любашу.

Вопрос: а как нож?.. Ведь неувязка! А здесь мы делаем так: пырнул ножом, что не Грязная, а подкравшийся, как вор, врач, что сварил яд. Убрал свидетеля, ясно ж. И герой поет свой монолог как раз над Любашей! Но, спрашивает далее, что Любаша невинна? Она сама подменила приворотное зелье на яд, а перед этим сделала подробный заказ лекарю:

«Скажи мне, можешь ли ты вынести … Такое зелье, чтоб глаза потускли; Чтобы он исчез с лица румянец алый; Чтобы волосы по волоску повыпал И высохла вся замена груди?»

Это такая невинная Любаша. Но режиссера это не мешает. Ревнивая баба – это все берется.

И последний пункт: а что же делать с прямым призывом «Марта» в монологе? И это тоже бред. Мы делаем так. Грязные поет (умирающей Любаше, зарезанной, целитель Бомелием, который вновь до смерти влюбился – в новой версии режиссера):

«За каждую слезинку, За каждый стон, за каждый вздох твой…»

Это Марта, тоже чуть не умерла, случайно проходя мимо, а он отвлекается на труп, и говорит как будто: «О, Марфа!» – как будто муха просто пролетела. Или просто: «Привет, Илья». Или: «Не мешай, Marta». Разные можно придумать интонации…. И потом – далее по тексту: «Я щедрою рукой, я заплачу».

Все эти антимузыкальные вещи давно происходят на всех сценах мира. Выходят разносы в газетах. Искушенная публика плохая. Но ничего не меняется. Что еще хуже, участились случаи, когда уважающие себя певцы хотят петь в таких неграмотных производств. Еще хуже – дирижеры хотят их вести. И великие дирижеры! Но театры идут на такие жертвы, и произвол неграмотных режиссеров продолжается.

«Как долго еще?!»

– я хочу вскричать, стоя в положении поэффектнее. История покажет.

Хочется повторить – мы терпели и рейсы во время, и переодевание, и Дон Жуанов – наркоманов, и бесконечные интерьера из «ИКЕА», пьянство и разврат на сцене… Только не корежьте музыки! Печальная душа…

Екатерина Поспелова, musicseasons.org

Об авторе

Аида Воробьёвa administrator

Оставить ответ