Художники студии «Наш дом» у памятника Ломоносову. В верхнем ряду третий слева, Николай Корндорф
Сейчас это довольно громко звучит имя композитора Николая Корндорфа (1947-2001), выпускник Московской консерватории, классика авангарда. Его памяти посвящают концерты, научные работы и международные фестивали.
Ах, если бы все это досталось ему по жизни!.. В январе Николаю Корндорфу исполнилось бы 70 лет.
Эльдорадо период застоя
В консерваторском киоске я купила сборник «Николай Корндорф. Материалы. Статьи. Воспоминания». И то, в чем выглядит неполной. Мне довелось быть свидетелем периода, называемого » музыковедами «доконсерваторским», когда Коля еще не был, однако, непреклонен преподавателем консерватории, от которого плакали девушки, и которого мальчики называли Коридоровым (было невыносимо больно случайно услышать от них-это его псевдоним).
В годы застоя, когда постепенно становилось не можно и то, и это, и пятое и десятое, студентам по-прежнему было немного больше, чем другие, хотя на сцене. Были голос народа, этого типа скоморохами. Я только помню старый КВН! А студенческие инициативы МГУ на правительственных концертах была в порядке вещей, и дать фору многих нынешних «профессионалов».
Среди студенческих домов культуры вмешался в ДК гуманитарных факультетов мгу на ул. Герцена, д. 1. Сейчас туда вернулась церковь Святой Татианы. А в 60-70-х это была наша отдушина: среда обитания свободы мысли, клуб интеллектуалов и… кузница талантов.
Часов с пяти и до поздней ночи здесь шли занятия. Работал знаменитый Студенческий театр (откуда Быков, Саввина, Демидова, Захаров, Виктюк), изостудия, вокал и балет класс, литературная студия Игоря Волгина, фортепианный класс В. М. Дубовой-Сергеевой (девочки Блуменфельда, Николаева и Нейгауза), студия современного слова Е. Благиной, камерный оркестр Мунблита, stand-up – Анатолия Кремера.
Беспокойный дом
Но самым звездным коллективом была эстрадная студия «Наш дом» под руководством Марка Розовского, основанная еще в 1958 году.
Эти всегда давали огня, а они были в десятом, и в коридоре началась так же, как бы сейчас сказали, движение! Кричали, пели, топали, неистово курил – хорошо, что к этому времени большинство команд уже сворачивало свои не столь громкие мероприятия.
Для сравнения: из «Нашего дома» вышли Семен Эмоций, Геннадий Хазанов, Людмила Петрушевская, Владимир Точилин (педагог Ефима Шифрина), Михаил Филиппов, Александр Филиппенко. Для студии писали, Курляндский, Хайт, Славкин, Горин, Арканов. Филиппенко рассказывает о ней так:
«Пластический рисунок роли исполнял Илья Рутберг, этакий Жан-Луи Барро. Эстетская сторона, что-то таировское – это Алик Аксельрод (один из создателей КВНа. – N. H.). Брехтовско-мейерхольдовская, площадная линия – это Марк Розовский».
Попасть на спектакли было невозможно. Официально, якобы, в соответствии с традициями «Синей блузы», артисты, разыгрывая невинное сцены, локоть темы, которые не позволили выпустить на поверхность всеуслышанья!
Постепенно от эскизов, и Т. д. перешел к классике высшего класса: такие были «Вечер советской сатиры» (в том числе Платонов!), «Вечер русской сатиры» (с Гоголем, Салтыковым-Щедриным и в том числе отличный «Сон Попова» А. К. Толстого), «Легенда про царя Макса Емельяна» С. Кирсанову. В последнем в одной из сцен выходила Фемида с завязанными глазами (А. Филиппенко). Ей говорили: «Фима, осторожно, здесь ступенька.», – а в ответ звучало: «я вижу!».
Поэтому осенью 1965 года поступил Коля Корндорф, студент последнего года серьезной Мерзляковки, расположенной в четверти часа ходьбы от ДК.
Привел Колю его однокашник Максим Дунаевский, который уже некоторое время работал здесь.
И в «Нашем доме» произошло целых два музыкальных руководителя. Да, да разных, что великие противоположности, трудно себе представить. Они потом разошлись в совершенно разных песен. Иоанн стал бесспорным корифеем по части мюзиклов, Коля полностью погрузился в свою серьезность, в принципе, ни в чем не потакая слушателя.
И тогда мы оба создавали музыку для поющих и танцующих участников Эста. Коля даже ввел понятие «сольфеджио» и упорно занимался им с участниками.
Поначалу они хихикали. Никогда не забуду Эмоций на мой вопрос: «Кто это у вас новый, вон тот парень?», – ответил с интонациями, от которых можно было угореть со смеху:
– А это наш новый шеф-музыки. Мы с ним учимся сольфэээджио! – он покачал растопыренной рукой в воздухе.
– Вы там, в своем фортепианном классе у Un-n-n-дина Михалны, наверное, знаете, что это такое…
Что именно они знали оба, и Коля, и Макс, так это поднять настроение Розовского, когда он начал напевать будущий зонг. Присутствовать при этом музыкальный руководитель теперь дотягивал, высвечивал о, я искал в ней гармоническое сопровождение и ритмический аккомпанемент. Элементарно, конечно, часто на основе ритма на 4/4: четверть (bas) – восьмушка с точкой и шестнадцатая (справа):
«Полдюжины булавок я вам дает…»
В том же ритме Александр Карпов, теперь артист Театра «У Никитских ворот», прекрасно пела зонг на слова Огдэна Нэша:
«Люди учатся врать правдиво? Пусть кто-нибудь объяснит мне это чудо? Наверное, человек всю жизнь будет страдать и мучиться. Если это правда, врать не научится. Слова даны нам, чтобы скрывать наши мысли…»
– вся эстрадная студия была в этом! Можно сколько угодно называть это фигами в кармане, но на хрена уже, не пропустили ни кармане.
Ввел в студии держали за «младшенького», посмотрел на него с любовью и нежностью. И, конечно, с уважением: его строгость и придирчивость, переходящая в фанатизм, не давали поводов для искренних шуток в лицо.
Мне Коля помню, как шел по коридору с потолком, образуемым катакомбными сводами: наверное, переставляя огромные длинные ноги и всем своим видом напоминая Маяковского – и решимость, и даже густой шевелюрой, которую он пятерней закидывал назад.
Помогла его утонченная интеллигентность. Его отец, Сергей Фердинандович Корндорф, работал в области электроники, а мать – у нас в Научной библиотеке московского университета на моховой. Вероятно, одной из причин, почему он пришел на работу в ЭСТ, было то, что ему удалось увидеть талантливые спектакли студии: сотрудникам московского университета добраться до них и так было легче.
Жили Корндорфы в квартире у Никитских ворот, рядом с ТАССом. И ночью, когда в Эсте заканчивались попытки и много поймал такси, преспокойно возвращался домой пешком.
Коля никогда не был комсомольцем. Сейчас почти невозможно себе представить, какие невероятные трудности ждали его, из-за этого на путь карьеры.
Не горит ли ваше имущество?
Больше всего я люблю Колины хоры на слова «записных книжек» Ильи Ильфа, которые выполнялись в спектакле «Вечер советской сатиры». До сих пор у меня в пальцах, как случалось играть на подхвате.
Художники строили небольшой классическим хором в два ряда и на несколько голосов (!) пели весело представить эскизы.
Один жадный линия Ильфа распевалась по-разному, что придавало ей своеобразную драматургию.
Или, например, шесть слов: «в Конце концов….» – и все подхватывали неоднократно «наконец-то… наконец-то… наконец-то…». Слились в какой-то момент на одной ноте, художники с максимальной самоотдачей и серьезностью, с раскатом на септиму пропевали: «Кака-а-а-шкин…» – зрители уже лежали от смеха – «…меняет фами-и-илии…» – пауза – «…» – пауза – очень торжественно, в конце концов, летающие на литр: «Любимов!!!».
Внезапно характер эскизы менялся: «Да, мне звякните, звякните?» – тоненько выводили девушки. «Конечно, позвоню!» – ответили мальчики. «Да, это значит, звякните, звякните?» – «Я позвоню, обязательно позвоню!»… «Я позвоню, старый идиот, – это, видимо, отец влезал. – Да, я позвоню тебе, что своих не узнаешь!»
Одна презабавнейшая вещь (только десять слов: «Не горит ли ваше имущество, пока вы сидите здесь, в театре?»), такой «заикающаяся» миниатюрка, которая из-за этого длилась довольно долго, была написана на пять четвертей, а это, однако, довольно сложно, особенно для техников, хотя кто сольфеджио. Но художники Esta были выдрессированы, Осуществляющих идеально! Даже те, кто не имел никакого слуха.
Борьба с «Комсомолкой»
Когда Коля окончил консерваторию, а я-МГУ, мы потерялись из виду.
И снова они встретились в начале 80-х в Союзе композиторов. Он был председателем Творческого объединения молодых композиторов Москвы. Эти так называемые молодежные разделы были созданы во многих отношениях творческих, а жизнь в них била ключом.
Коля вел прослушивания и обсуждения. Он был уже с бородой и иногда, произнося свои проповеди, смахивал на какого-то апостола.
Музыка в Малом зале Союза композиторов тогда была очень интересная: новые композиции Миши Ермолаева, Ефрема Подгайца, Татьяны Сергеевой, Виктора Екимовского, Андрея Головина, Александра Раскатова, Елены Коншиной, Сергея Жукова, Мераба Гагнидзе, Екатерины Кожевниковой, Сергея Беринского, Владимира Рябова, Владимира Довганя, Михаила Броннера, а потом и Владимира Тарнопольского. В спину старшему поколению сильно дышало молодые – более образованный, незашоренное.
После прохождения на этих заседаниях полтора года, предложила «Комсомольской правде» музыкальный обзор. Перед тем показала Колесе. Тогда они встретились с ним в Доме культуры, где еще не вселилась церковь, но уже не было эстрадной студии «Наш дом», в 1969 году, в закрытом, в конце концов, на радость парткому МГУ политических.
После прочтения, Коля, постукивая карандашом в моем машинописному тексту, сказал:
– Да, все в порядке. Только в «комсомолке» это не напечатают.
Я, конечно, только посмеялась. Но тщетно.
Начальник отдела культуры «Комсомольской правды» Виктор Липатов прошел мой обзор в типографию. Но на следующий день, протянув гранки, он сказал:
– Нужно подтверждать у Хренникова.
Я подумала, что он тронулся умом.
– Да, я слышала эти писания собственными ушами, выбрала лучшие!
Человек редкой интеллигентности, Липатов поежился, а умирает от неудобства передо мной, тихо добавил:
– Постановление главного.
Удивительно, но оказалось, что Тихон Николаевич, председатель Союза композиторов СССР, не только косо взирал на проникся молодых композиторов, но и просто побаивался Ника Корндорфа, который славился умом, талантом, рвением, непримиримости.
Рассчитав момент, я заловила Хренникова на его творческий вечер в БЗК, в директорской ложе. В двух словах объяснив суть дела, всучила гранки».
– А статья для моего 70-летия в «Комсомолку» напишешь? – вдруг спросил он.
Я согласно закивала на нервной почве. Композитор хороший, так что не написать. Да, продавшись с потрохами, я купил право публикации вашего материала.
Потом с Колей мы больше не виделись. Я слышала только, что в 1990 году вошел в инициативную группу возрождения Ассоциации современной музыки (АСМ-2). А в 1991-м, никому ничего не говоря, резко эмигрировал в Канаду.
Тогда, в начале 90-х годов, по словам Юрия Холопова, «уехала вся культура». Моей розовой мечты о том, что мое поколение композиторов будет самым сильным в истории русской музыки, не оправдались. Наоборот, его даже назвали потерянным.
Наталья Зимянина, «Играем с начала»
Об авторе