Сергей Старостин. Фото: Светлана Привалова / Коммерсантъ
16 февраля в Камерном зале Московского дома музыки состоится юбилейный концерт Moscow Art Trio — один из самых необычных российских групп, состоящего из пианиста Михаила Альперина, валторниста Аркадия Шилклопера и певца и фольклориста Сергея Старостина. Творчество Moscow Art Trio находится на пересечении академической музыки, фолка и джаза — причем все три традиции соединяются в нем как не более естественно и органично. Еще в 1990 году трио произвело фурор на профиль западных фестивалях; в их экспериментах по смешению различных музыкальных стилей, принимали участие и тувинцы «Хуун-Хуур-Ту», и Норвежский камерный оркестр.
В интервью Сергей Старостин рассказал о волшебном сочетании русского фольклора и горлового пения, этномузыкальных приключениях и испытаниях по факсу.
— Давайте начнем с начала: как вы познакомились с Альпериным и Шилклопером?
— Я в то время работал в одной фольклорной группе, которая называлась «Славичи», Альперин и Шилклопер уже выступали в дуэте. Мы оказались вместе на одном фестивале российско-немецкой дружбы. Это было в канун воссоединения Германии, все шло к тому, что для Советского союза, будут уничтожены, — в общем, этот фестиваль и не нужен никому, честно говоря. А так как мы жили через стену, это просто «связаны» ухом за себя. Потом поджемовали мы встречаемся уже в Москве.
— В какой-то момент стало тесно в «чистом фольклоре», когда я хотел попробовать выйти за его рамки?
— Мне не было особенно сильно, просто это было возраст поиска — был открыт на эксперименты. Потому что, кроме фольклора, у меня был и другой музыкальный опыт, мне не хотелось от него отказываться.
— Альперин через некоторое время переехал жить в Осло; как вы говорите, и репетировали без возможности интернет?
— Был факс. Альперин послал какие-то заметки, наброски, напевал что-то по телефону часто созванивались. В основу будущих песен создавали я и Михаил, Стефан уже потом наполнял их контентом. У него к тому времени был уже хороший опыт импровизации, быстро же, но кроме того, это, конечно, был с классом «нотником». Мог немедленно «голоса» записать какой-то фрагмент, который позже становился частью партитуры.
См. также:Андрей Корчак: «Человек, который делает мировую карьеру, не может служить в одном театре»
— Расскажи мне о своих этномузыкальных экспедициях. Вы ездили по всему СССР?
— Я очень рад — я много путешествовал. На севере России было меньше, но был на западе — Тверская, Смоленская, брянская области. Новокузнецк и Познань — с них начались экспедиции. Меньше был на Урале.
— Ваш собственный способ пения ближе к какой области?
— Трудно сказать, там много факторов. Прежде всего, семья: мой отец был очень хороший голос, он любил петь и играть на губной гармошке. Бабушка, мама, тетя — все пели. У них была, скорее, северная стиль — так поют в Тамбов, Тула. А мне очень понравилось, как поют на северо-западе — тверские, смоленские песни. Еще Курск и Белгород…
— Что осталось от народной песни, до конца советской власти? Трудно ли было искать материал?
— По-разному. В то время были заповедники культуры: там, если не все, то хотя бы полсела были превосходными певцами и музыкантами. Так было, например, село Плехово в Курской области, где талантливые люди жили почти в каждом доме. Там еще водили танки (южнорусский и украинский вид хоровода. — Ред.). В других местах было хуже, и люди жаловались, что местные традиции подзабыли, но, в целом, в 1980-е годы было что собирать и где ездить. Сейчас тоже, но самородков, которые могли бы поделиться какими-то знаниями, не осталось. Что, конечно, парадоксально, потому что теперь есть интернет и высокое качество оборудования — технически все стало намного проще.
— Еще известны как духовик — вы пробовали когда-нибудь посчитать, на скольких инструментах ты умеешь играть?
— Не вижу в этом смысла. Правда, у меня целые корзины инструментов — на полу, на пианино. Сценических инструментов у меня не так много, до десятка, наверное. А студия коллекция из тростника, флейт, окарин, гремелок-стучалок очень большая. На каких-то инструментах играть невозможно: это вещи, сделанные для туристов, их друзья иногда привозят. Что-то из поездок привожу сам: берешь инструмент в руки, попробуешь, покрутишь и так купишь.
См. также:Знаменитый музыкант рассказал «РГ», какие открытия он сделал в Уфе
— В восьмидесятых и в начале девяностых годов на волне общего интереса к России на Западе заинтересовались и фолк-музыка: та же Инна Желанная с Farlanders постоянно гастролировал за рубежом. Теперь так, как будто он исчез, или все-таки не очень?
— Дело в том, что не позиционирует себя как российскую группу. Для западного слушателя это, скорее, были такие эксперименты с этнической музыкой, с юго-Востока. Интерес был не для российского духа, а в открытом музыкальных идей. Ведь это явление, не побоюсь этого слова, группы заключается в том, что в ней объединяются три стилистические элементы: академическое искусство, фольклор и импровизация. Мы стараемся сделать так, чтобы все эти три языка сосуществовали, естественно. В самом деле, мы пишем такие музыкальные картины, — здесь мы берем академического кисть, там разбавляем ассортимент фольклором и так далее.
— А русским фольклором не ограничивается и начали приглашать тувинцев, болгар.
— Это произошло благодаря нашей открытости и готовности к участию в наши эксперименты новых музыкантов. Вообще все началось с песни «Prayer», история его возникновения очень интересная. Однажды мы ехали на какой-то концерт в поезде, у нас были плееры кассетные, Альперин слушал ансамбль горлового пения «Тыва», я — русский ансамбль «Народный праздник». Мы оба были в наушниках, но и потому, что сидел рядом, слышал и то, и другое. А у плееров были динамики и коррекция скорости воспроизведения — и вдруг посмотрели друг на друга, выключен наушники и включила две позиции одновременно. И были в совершеннейшем шоке от того, что в результате получилось: выдается все батареи, прогоняя раз за разом эти записи. И решил, наконец, записать все это в прямом эфире: нашли деньги, пригласили обе группы в студии. Они не понимали, зачем все это, и мы не смогли им это объяснить, это нужно просто услышать. Это был единственный такой пункт в России, она сделала это эффект взрыва бомбы. А потом мы продолжили эти эксперименты с болгарским хором Angelite и группой «Хуун-Хуур-Ту» — мы можем с большим успехом гастролировал на фестивали по всему миру. Сейчас, правда, играть не идет — очень сложно собрать всех, и все на трассе в то же время. Да и людей нужно много везения, не у каждого фестиваля есть на это деньги.
См. также:Татьяна Куинджи: Говорят, что я похожа на прапрадеда
— Стоит ли ждать новых записей от Moscow Art Trio? На предстоящем концерте будет играть?
— Пока не известно: встретимся, поговорим, выберем что-то из того, что произошло в течение 25 лет. Я думаю, что все зависит от настроения. То же самое могу сказать и про запись — зависит от того, как пойдет. В целом отличительной особенностью Moscow Art Trio является то, что, когда мы после перерыва, вещи, которые придумали 20 лет назад, звучат как в первый раз. Как для нас самих, так и для слушателей. Придуманный нами однажды концепция не стареет.
Его Антощенко, «Кольта»
Об авторе